Более четверти века назад ушёл из жизни заслуженный тренер СССР Сергей Андреевич Преображенский – тренер милостью Божьей.
Прошлый век у нас оказался удивительно тороват на тренерские таланты. Звучные имена наставников той поры и сегодня на слуху: Всеволод Михайлович Бобров, Анатолий Владимирович Тарасов и Аркадий Иванович Чернышёв – в хоккее, Виктор Ильич Алексеев – в лёгкой атлетике, Константин Васильевич Градополов – в боксе, Константин Иванович Бесков и Валерий Васильевич Лобановский – в футболе, братья Борис Андреевич и Виталий Андреевич Аркадьевы – в футболе и фехтовании, Анатолий Аркадьевич Харлампиев – в самбо, Станислав Алексеевич Жук – в фигурном катании, Василий Павлович Смирнов – в лыжах...
Поражает число одарённых тренеров в спортивной борьбе: якут Д. Коркин, грузин Д. Мендиашвили, осетин А. Дзгоев, украинец Б. Рыбалко, армянин А. Ялтырян, еврей Л. Турин, русскиий А. Дьякин, белорус П. Григорьев, азербайджанец И. Дадашев и несть им числа...
Сергей Андреевич из их плеяды. Если тренер воспитал хотя бы одного чемпиона – честь ему и хвала. Преображенский вывел в люди более дюжины спортсменов, ставших гордостью страны, а ещё он входил в тренерский совет сборной страны в 60 – 80-х годах прошлого века и был напрямую причастен ко всем блистательным прорывам на международных аренах наших борцов вольного стиля. Но, по «гамбургскому счету», тренерский труд не сводится только к золоту медалей, добытых его питомцами...
За глаза его звали «Серёга». Едва ли он догадывался об этом. На взгляд стороннего человека, звучит почти что панибратски. Такое ощущение, что мы чуть ли не похлопывали его по плечу. На самом деле тут другой подтекст. Преображенский, в первые годы своей наставнической карьеры, был играющим тренером, т. е. сам и боролся, и готовил сборную команду Ленинграда по вольной борьбе к I Спартакиаде народов СССР 1956 года. Так что в его шуточном прозвище сочетались для нас его молодость – так он воспринимался нами, несмотря на его очевидное старшинство, ведь он «пахал» на ковре на равных с нами – и его тренерское командирство, отдающее не казарменной дедовщиной, а товариществом. Кстати, тогда на I Спартакиаде в командном зачёте победили ведомые им борцы вольного стиля Ленинграда – города, совсем недавно перенесшего неимоверные блокадные лишения. Это было воспринято знатоками на уровне чуда. Именно тогда и взошла тренерская звезда Преображенского.
Первый раз я столкнулся с ним лицом к лицу на тренировочном сборе перед той самой, памятной для него и всех его учеников, Спартакиадой 1956 года. В спортзале Манежа шло комплектование сборной города: согласовывался основной состав, выбирались им в помощь спарринг-партнёры, уточнялись списки. Для порядка у всех проверяли вес. Дошёл черёд и до меня, тяжеловеса (слово это надо бы взять в кавычки). Ну какой из меня, худой и длинной макаронины, был тогда «тяж»? Я и на перекладине-то не мог подтянуться. Да и «вольником» оказался приблудным. Начинал ведь совсем недавно с самбо. Выиграл, после всего-то двух месяцев занятий, титул чемпиона города среди юношей – с перепугу! Вот и все мои достижения на тот момент. Тренер нашего спортклуба, помнится по фамилии Маркович, который до того в упор меня не замечал, сразу закружил вокруг да около, затоковал. У него, видимо, на меня сразу образовались некие виды. Но вдруг он загадочно исчез, испарился, будто его никогда и не существовало в природе. Говорят, что годы спустя он объявился где-то на Брайтон-Бич ... Так я оказался бесхозным. Благо, что на кировских островах летом, по воскресеньям, борцы-вольники проводили «открытые» ковры – соревнуйся кто хочет, лишь бы было желание да имелись в наличии справка от врача и книжка спортсмена-разрядника. Там меня и подобрал по доброте душевной Корнилов. В его команде ребята были все как на подбор: подстать ему, эдакие калиброванные крепыши. Мой новый учитель буквально молился на гирю и чуть ли не полтренировки всех без разбора заставлял упражняться с пудовиками – для накачки бицепсов. Силу он считал главным аргументом в поединках. Для меня же, дохляка, еще не совсем отошедшего от блокады, те гири были неподъемными. И я, не по лукавству, а из-за своей физической немочи, выполнял упражнения с видимой натугой. Корнилов вначале покрикивал на меня – покрикивал, видимо считая, что я сачкую, а потом махнул рукой, смирившись, наверное, с мыслью, что со мной каши не сваришь и что, на худой конец, меня можно использовать на тренировках в качестве «мешка» для отработки техники. Много позднее в узком кругу спецов, когда я уже успел многократно стать многократным, он с недоуменным вздохом сокрушался: «Мешок», а исхитрился до чемпионства!» Теперь я понимаю, что тогда, на тех сборах, меня собирались использовать именно в этой роли. Весовая категория «тяж» ведь самая дефицитная. Парубков увесистых днем с огнем не сыщешь, и потому даже завалящие из нас всегда были на особом счету.
Вернёмся в 1956 год. В зале суета, галдеж. Проталкиваюсь к весам, становлюсь на них. Стрелка весов заходила, потом она «устаканилась» и я услышал: «Запишем – 95 кэгэ!!! » Никак не ожидал, что наберу за лето такого лишку, и потому брякаю взвешивавшему меня тренеру, по-нашенски, по-лиговски: «Не трепись!!!» Мое взросление прошло в самом забубённом, фабрично-заводском районе Питера, и у нас во дворе иначе, как на жаргоне, не разговаривали. По мгновенно повисшей тишине в зале почувствовал, что ляпнул что-то не то, не тому, и не в том месте. Только тут я увидел того, кого обложил своим уркаганным словечком. На меня в упор, глаза в глаза, обжигающе смотрел человек. В его стальной голубизны взгляде было нечто такое, что обдало мою спину ледяным холодом.
Ни до, ни после мне не довелось встречать людей такой совершенной породы. Передо мною стоял голубоглазый, белозубый блондин, в морском офицерском кителе с серебряными погонами технаря, ловко наброшенном на плечи. От него исходило ощущение какой-то внутренней мощи и прирожденного аристократизма. В тот самый миг я не ощутил того, что обрёл, – обрёл своего настоящего тренера... наставника... учителя ... И всю свою жизнь, обращаясь к нему, я всегда говорил ему только «Вы»...
Сергей Андреевич Преображенский не получил никакого тренерского образования. Великую Отечественную он закончил в Кенигсберге, с настоящими боевыми наградами. Его призыв 1923 года выкосило подчистую. Наверное, ещё и поэтому после Победы он с жаром набрасывался почти на всё подряд, пытаясь наверстать упущенное и за себя, и за тех, не вернувшихся с войны, парней. Сергей Андреевич окончил Ленинградский химико-технологический институт, учреждение архисерьёзное; стал чемпионом страны по гребле, серебряным призёром СССР по вольной борьбе, мастером спорта по самбо и велоспорту; собрал библиотеку, завёл голубей, увлёкся лошадьми, дрессировал собак. Даже его бульдог попал в «собачью» элиту, завоевав титул чемпиона страны в своей породе. Он писал статьи, очерки, книги о спортивной борьбе. Приобретя в комиссионке «Зенит», увлекся фотоделом. Зарубежные коллеги вообще считали его не тренером, а штатным фотографом сборной СССР, потому что, выводя своего подопечного на ковер, увешанный гроздью фотокамер, он непрерывно щёлкал и щёлкал фотоаппаратом. Дома у него образовалась громадная фототека. Тогда ведь не велись телетрансляции, не было и в помине «видаков» и прочей современной техники. Но мы своих противников знали в лицо, могли разобрать их приёмы по косточкам. Они даже не подозревали, что благодаря «Серегиной» страсти оказывались для нас рассекреченными. Мы знали всё об их технической оснастке. Обожая всяческую технику, с помощью трофейного толстобокого швейцарского перочинного ножа Сергей Андреевич чинил хронометры, телевизоры, фотоаппараты и всю доступную ему бытовую технику того времени. А сколько времени он тратил на свою подержанную «Победу», приводя её в чувство? Все эти увлечения расстраивали только его отца, человека священнического роду, степенного, который заведовал кафедрой в Ленинградской лесной Академии. Отец считал, что сын должен идти по его – научной стезе, а не заниматься баловством. Да и женился сын как-то не так: на певице, артисточке – благо, что та закончила Ленинградскую консерваторию...
Ну какое мальчишечье сердце могло устоять перед россыпью таких увлечений? Время-то было особое, почти сплошной безотцовщины, коммуналок, и, чего говорить – бескормицы. Мы на него смотрели словно завороженные. А он, после тренировок, набивал нами свою «Победу» и вёз к своей жене Маргарите Сергеевне, на концерт. У неё было замечательное колоратурное сопрано. На престижнейшем Конкурсе вокалистов имени М.И. Глинки она была удостоена почётного диплома...
По выходным, летом, мы заявлялись к Сергею Андреевичу на дачу: ходили по грибы, удили рыбу, собирали ягоды. А потом его мама щедро угощала нас пирогами. Ни до, ни после не приходилось едать таких пирогов. Они пеклись по старинным рецептам из теста, под названием «утопленник», потому, что его опускали в ведро с водой и ждали, когда по своей готовности тестяной «колобок» всплывет к поверхности. У тех пирогов была особая начинка: из трески с зеленым луком и морковью; гречневой кашей, перемешанной с жареными грибами; луком и вареными яйцами; с ревенем...
Да и сама городская квартира Сергея Андреевича частенько превращалась в постоялый двор. Его ученики столовались у него сплошь и рядом. А то и просто жили под его крышей – неделями, а то и месяцами. Как всё это терпела Маргарита Сергеевна, имея на руках ещё и двух малышек, не представляю. На нас это не отражалось. Мы всегда приглашались на Новый год и уплетали её фирменный торт «наполеон», размером с колесо, с учётом наплыва гостей и наших поглотительных возможностей. Но особенно мы ценили, когда «Серёга» подвёрстывал нас к сборной. К римской Олимпиаде команда готовилась на спортбазе под Подольском. Олимпийцы жили в бывшем особняке дореволюционного московского миллионщика, булочника Филиппова; а для своих «башибузуков» тренер разбивал палатку тут же под горою, на берегу речушки под интригующим названием Моча. Днём нас допускали на тренировки взрослых, и там, кручённые-перекручённые, мы набирались уму-разуму у мастеров, а вечером собирались у костра перед палаткой: читали вслух по очереди любимого Сергеем Андреевичем американского писателя-юмориста О’Генри, пекли картошку и спорили о «горнем» – насколько позволительно заниматься хищёнкой, выкапывая овощи по ночам на колхозном поле...
Но, конечно, главным манком Преображенского были его тренировки. Мы спешили на них, словно на праздник. Он брал, например, самый ходовой приём и предлагал каждому из нас перелицевать его под себя. Ведь, говорил он, мы все разные – высокие и не очень, и соперники нам попадаются разного калибра, так что стричь всех под одну гребёнку – негоже, надо раскидывать мозгами. И мы с упоением колдовали. Старались фантазировать не за страх, а за совесть. На поиски изюминок уходили недели, месяцы, иногда годы. Но зато в его питерской лаборатории рождалось такое, что и сейчас приводит в недоумение борцов – и наших, и зарубежных. Какие-то приёмы становились общим достоянием, например «мельница», какие-то пытаются копировать и по сию пору – не получается, настолько они парадоксальны. Помню, как на Тбилисском международном турнире, я за доли секунд, шваркнул на ковёр 146-килограммового чеха Кубата. Огорошенный, он сошёл с ковра и упросил меня в раздевалке показать приём, которым он был уложен на лопатки. Я показал. Мне нечего было скрывать. Так нас приучил «Серега»: «Не прячь свои секреты. Пока соперники будут осваивать твой трюк, придумай другой, «гардероб» надо обновлять постоянно». Так вот, Кубат не поверил ни одному моему словечку, думая, что я вожу его за нос. А весь фокус моего броска заключался в том, что я стелился над ковром в пролете под соперником так, что своими лопатками почти касался ковра. А в наше время судейские правила были жёсткими: чиркнешь спиной по мату и – пиши пропало, арбитры мгновенно засчитают тебе «туше», т. е. чистое поражение. Мне было понятно недоумение чеха. Со стороны такой бросок, наверное, походил на пикирующий бомбардировщик, который на выходе из пике фюзеляжем пытается подстричь газон.
Мы творили с упоением, а Сергей Андреевич, добирая знаний, вгрызался в книги австралийских, американских, немецких тренеров, ученики которых сокрушали вся и всех в лёгкой атлетике, плаванье, футболе. Он черпал идеи, методики, технику подготовки выдающихся атлетов... и писал сам. Его книга «Борьба – занятие мужское» вот уже какой десяток лет – самая почитаемая в кругу спецов. Зачитанная до дыр, разобранная по листочкам, она и сейчас ходит по тренерским рукам. Потому что написана не квазинаукообразным, а живым языком, сотворена человеком, познавшим борьбу нутром.
Преображенского часто упрекали, что он специально отбирает в свою команду только интеллигентных ребят. Ничего подобного. Мы были из несхожих семей разного достатка, сельские и городские, с небольшим возрастным разбросом, но почти все учились, хоть и на разных курсах, в одном и том же институте физкультуры имени П. Ф. Лесгафта. Отсюда схожесть наших интересов, судеб, целеустремлений. Нам, попавшим в поле притяжения Сергея Андреевича, некуда было деваться. Анатолий Албул, Юрий Замятин, Леонид Колесник, Юрий Тиньков, Роберт Джгамадзе, Евгений Надеждин, Геннадий Страхов, да и другие его ученики, никогда не стремились освободиться от «Серегиной» опеки...
Боюсь, что часть из вышесказанного, воспринимается сегодня как сказка на розовой водице. У Преображенского же не было никакого побочного заработка. Все делалось на зарплату Сергея Андреевича и Маргариты Сергеевны. Но я ничего не приукрашиваю. Он отнюдь не был эдаким сентиментально-чудаковатым доктором Айболитом. Война выковала его, сделала из него человека жёсткого, несгибаемого, не ломающего спину перед вышестоящим начальством. Я часто приставал к нему с расспросами о военных буднях. Ведь он в окопах Ленинграда, сам того не зная, защищал и меня, блокадника. Я теребил его, пытаясь узнать, как выстаивали люди в нечеловеческих условиях? Его ответ был предельно ёмким: «Не опускаться. Каким бы ни был голод – не побирушничай, не ройся на помойках!» «Ну а когда поднимаешься под пулями в атаку?» – продолжал я теребить его. «Под пулями слепнешь от ярости, звереешь...».
Наши бытовые интересы он не умел отстаивать. Ему не удавалась роль тренера-вышибалы всяких дефицитных по тем временам товарных благ: холодильников, румынской полированной мебели, цветных телевизоров, автомобилей ...
К нему тянулись не только борцы, но и тренеры, особенно мастеровитые. Он дружил с ними накрепко. Порою, они передоверяли ему своих выучеников, присылая их на доводку к нему в Москву, в ЦСКА, куда его перевели приказом из Ленинграда и поручили возглавить сборную Вооруженных Сил СССР по вольной борьбе. Так, например, поступал якутский наставник Д. П. Коркин – ярчайшая личность, создавший в далеком селе Чурапч свою собственную Академию борьбы. Дмитрий Петрович отыскивал в наслегах талантливых ребят и привозил их учиться в свой спортивный интернат. Там он занимался «огранкой» будущих олимпийских чемпионов, якутских первопроходцев: Романа Дмитриева и Павла Пинигина. Чурапчинский кудесник полностью доверял Сергею Андреевичу. Они были побратимами. Коркин знал, к кому отправлял своих питомцев
Для описания оригинальных тренерских методов работы Сергея Андреевича нужна целая книга, а не этот очерк. Он в каждой мелочи был своеобразен. Выходя на ковер секундантом, находясь в гуще событий, когда от зрительского ажиотажа можно оглохнуть, он умудрялся сохранять свою голову холодной: не кричал, не суетился, редко что-то подсказывал подопечному. Для него «молчание» было позицией. Он считал, что нет толку в советах, когда на ковре в поединке схлестываются два характера. Он считал, что обучать хитростям борьбы во время поединка – поздно. Упущенное в тренировках, единым махом не наверстаешь. Но, пожалуй, главным аргументом было другое: «Представь себе, – говорил он, – по какой-то причине я не смогу быть рядом с тобою на ковре, и что тогда? Учись побеждать без нянек...»
Преображенский – тренер высшей пробы. Но главным в своей профессии считал не вывод спортсмена на олимпийскую орбиту, а его становление в жизни. Его ученики завоевывали чемпионские регалии, работали дипломатами в Женеве, служили в Министерстве обороны, занимались спортивной тележурналистикой, добивались званий в медицине, работали прорабами на стройке, шли по его тренерским стопам. Спортзал ЦСКА, особенно в дни осеннего набора, не вмещал всех желающих заниматься у него. Он не отказал ни одному мальчишке, не сказал, что тот слабак и ему не место в борцовской секции. Отсев происходил как-то само собой. Кто-то ленился, кого-то пугала дисциплина, кто-то сам понимал, что ошибся дверью. Лишь однажды в своей жизни, он выдворил начинающего борца из своего спортзала. В смутные девяностые фамилия этого несостоявшегося спортсмена, Иванькович, гремела не только в России, но и за океаном, в Америке. В криминальных кругах он был более известен под кличкой Япончик ...
Сергей Андреевич состоялся и в семейной жизни. Две его дочери, внук и внучка – каждый по-своему, продолжают дело, начатое им... И каждый год его родные, товарищи, друзья, знакомые и просто почитатели его таланта собираются вместе, приходят в столичный клуб ЦСКА, где в середине декабря проводится традиционный турнир среди юношей по вольной борьбе, посвященный его светлой памяти...
Олимпийский чемпион по вольной борьбе
Александр Иваницкий
