Алексей Иванович Киселёв
Детство у Алексея Ивановича, как и у большинства его сверстников, было трудное. Он родился в 1938 году в деревне Лукьяновка Михайловского района Рязанской области. (Сейчас уже и деревни практически нет, так, пара домов осталась, яма от погреба, да старая липа, росшая во дворе. Он с семьей старался каждый год ездить туда на машине, на полдня). Вспоминал вечное чувство голода. О том, что обед состоит из трех блюд, он узнал только когда вошел в сборную команду страны. Мать – ударница, бригадир. В то время работали даже дети, поэтому Виктор, старший на два года брат Алексея, уже был занят в колхозе. Девятилетнему же Леше пришлось приглядывать за маленьким Иваном, ведь родители были практически все время на работе. Представляете, твои ровесники чем-то заняты, помогают взрослым, играют, а ты – «нянька». И когда еще через два года родилась сестра Татьяна, Алексей заплакал – ухаживать за ней опять предстояло ему.
Вообще он вспоминал, что «деревенское воспитание» было на уровне выживания. Очень жестокое. За любую провинность наказывали сразу ремнем, плетьми или ухватом. За столом, если проливал хоть каплю супа, получал от деда огромной ложкой по лбу. «Тренеры по плаванию», в лице старших ребят, тоже были своеобразные: за руки – за ноги и на глубину – выплывай. Он, чуть не захлебнувшись, выплыл.
В школу ходили за пять километров. Как-то, когда зимой возвращались домой, их, пятерых, окружили волки. Встали так: спереди и сзади на тропинке и смотрели на них. Алексей Иванович потом вспоминал, что у них и палок-то в руках не было. Чуть позже в деревне хватились, что детей долго нет, и пошли на встречу…
Во время войны жили более-менее сносно. Трудодни зерном давали, так на нем практически и спали. А вот после войны стало совсем тяжело – мало того, что все отбиралось, так еще эти комиссии и кормить требовалось – стол им накрывать надо было. А мать детей поднимала практически одна – отец пил сильно.
Чтобы не погибнуть от голода, семья в 1951 году переехала в Москву. Стали жить в подвале дома у Никитских ворот. Даже окон в каморке не было. Мать устроилась дворником.
Одноклассниками Алексея были дети ученых, артистов, крупных военачальников. В их обществе он чувствовал себя очень неловко. Та культура, те знания, которые они, можно сказать, впитали с молоком матери, были для него в диковинку.
Особенно болезненно воспринимал он свою немоту; просто не мог выразить свои мысли словами. Уже позже ловил себя на излишней, по его мнению, велеречивости. Говорил, что это реакция на ту, прежнюю, немоту.
Давным-давно, на день рождения матери он сочинил стихи: «Мы будущим жили с тобой. У нас оптимизма хватало. Мы жизни давали бой. И нам это многое дало…» Сам признавал, что строчки, в высшей степени несовершенные, но очень верные по сути. Он с бою брал все, что недополучил в детстве. И трудился, трудился, трудился… С той поры потребность трудиться вошла в его плоть и кровь, стала столь же необходимым компонентом для жизнедеятельности его организма, как, например, воздух.
По примеру друга Леша стал приходить в боксерскую секцию «Спартака». Боксеры, представлявшиеся ему непременно богатырями, вблизи оказались самыми обычными людьми. Это поразило больше всего. Он сразу захотел походить на местных нокаутеров. Но ему было уже шестнадцать лет, и его не спешили принимать в группу. Но он продолжал день за днем появляться в зале, садился на скамеечку и смотрел, смотрел… И наверное тренер Иван Ганыкин понял, что если паренька вот так тянет в зал, то из него может выйти толк. Только тренера смущало, что Алексей был левшой, да и чисто внешне он не производил тогда впечатления. Желание боксировать было огромное, но сказывалось скудное питание.
Москва тогда была на дворы поделена, и не дай бог, пройти через чужой двор, срезать дорогу. Так двор на двор иногда и сходились. На Алексея как на боксера очень надеялись, а он дрался только когда выхода ну совсем не было.
Когда, наконец, зачислили в секцию, выдали спортивную форму (трусы, майку, тапочки – об этом раньше и мечтать не мог), то из первых пяти боев на «Открытом ринге» он проиграл четыре. Боязнь, что могут отчислить (это означало, что талонов на питание тоже не будет) сковывала. Алексей Иванович говорил, что самое яркое воспоминание того времени – первый талон на обед, который ему выдали в секции. Как и многие сверстники, он тогда постоянно недоедал и дал себе клятву драться изо всех сил, чтобы иметь возможность питаться со спортсменами. Это было в 1954 году, а через три года Алексей уже выступал за сборную страны.
Мать на двух работах в сумме получала 700 рублей, а Алексею «положили» 1200. Семья хоть есть начала… Отец пил, практически не работал. Однажды Алексей пришел домой, мать избитая, вся в крови, братья по углам. Раньше у него сил не хватало, да и рука на отца бы не поднялась, а тут схватил его - и к стене... Отец после этого случая как-то ушел, стал жить отдельно, а потом уехал в деревню...
Мать Прасковья Андреевна очень одаренным человеком была. «Мощная», если так можно сказать, женщина. Как теперь принято говорить, с «харизмой». Тяжело с ней, конечно, было. Но на подсознательном уровне – у самой-то толком даже нормального школьного образования не было – понимала, что дети должны учиться в институте. Когда Алексей поступил в МВТУ имени Баумана, мать сначала стеснялась этого. Говорила: все поступают в институты, а Лешенька – в училище. Для нее училище – значит ПТУ... В их доме жили многие известные актеры. Однажды Михаил Царев встретил Прасковью Андреевну и говорит: « Какой ваш сын молодец: известный боксер и учится в МВТУ, таком трудном вузе. Значит умный...» Тут только мама зауважала его. Она вообще понимала, чего никогда допускать нельзя. Был однажды момент, когда Алексей стоял «на шухере». Когда мать узнала – чуть не убила. В детстве, в деревне, услышала от него мат – взяла ухват и так «отходила»...
В 1957 Алексей, уже будучи членом сборной, поступал в МВТУ им. Баумана. Недобрал один балл и на выходе из института встретил Ивана Степановича Богаева, ЗМС, ЗТ СССР, преподавателя кафедры физвоспитания, который, узнав, в чем проблема, предложил сходить к тогда еще проректору по науке Георгию Александровичу Николаеву. Вряд ли тогда кто-то мог предположить во что перерастет это знакомство. Правда, более важной в этом плане станет их вторая встреча, после который и завяжется крепкая дружба двух таких воде бы разных, но и таких похожих людей. Николаев станет Алексею практически отцом, Алексей Николаеву – сыном. Но сначала...
Алексея зачислили на первый курс. В составе сборной он участвует в международных турнирах, выезжает за границу. Возвращается из Англии, его встречает на кафедре Королев (известнейший боксер был преподавателем):
– Киселев, ты разъезжаешь, а тебя уже отчислили.
– Как – отчислили?!
– Как! За прогулы. Николаев решение принял. Впрочем, можем за тебя похлопотать, если письмо подпишешь…
Письмо было на его тренера, Островерхова: мол задерживает юношу в «Спартаке», чтобы получать деньги и ездить за границу, не дает ему перейти в «Буревестник» (кафедре хотелось, чтобы член сборной выступал за них). Алексей возмутился:
– Это же неправда! – и не стал подписывать письмо.
– Ах, так! Не будем за тебя ходатайствовать.
Позже выяснилось, что никакого решения об отчислении не было. Просто Николаеву доложили, что, мол, есть такой спортсмен Киселев, на занятия не ходит, зачеты не сдает, разъезжает по заграницам…
– Отчислите его, – отреагировал Николаев.
Но сессия не кончилась, поэтому Киселев просто не мог быть отчислен. Никакого решения и не было принято. Алексей просто не знал об этом. А гордость не позволила пойти в тот момент искать правды. Он перестал, естественно, ходить на занятия, и в мае был действительно отчислен ввиду несдачи зимней сессии и систематических прогулов. На следующий день после отчисления за ним явились с милицией домой и отправили на срочную службу – армейцы давно за ним следили. Алексей начал выступать за ЦСКА, но мыслей об МВТУ не оставил. Поделился сомнениями с Богаевым. Тот посоветовал сходить к Николаеву.
– Напрасно мы вас отчислили, – выслушав Алексея, сказал Николаев, и, узнав, что тот и не забирал документы, предложил ему написать заявление о восстановлении…
Тогда военнослужащим запрещалось учиться в «гражданских» вузах. Но Алексей так хотел учиться, что добился разрешения – вопрос решился на уровне министра обороны.
После Олимпиады в Токио он стал кем-то вроде «национального героя» МВТУ.
В июне 1962 года он встретил свою будущую жену Ирину, своего «ангела», как он потом будет всегда ее называть. В самом начале знакомства был момент, когда ее родители запретили встречаться с Алексеем, и они расстались на целых девять месяцев. Потом Алексей, после нескольких дней «дежурства», встретил ее у института. Едва вернувшись из Токио, с «бланшем» под глазом, он примчался к Ирине в институт, открыл дверь в аудиторию и спросил Живушкину (тогда они еще не были женаты); аудитория загудела – его узнали...
Теща называла его «контриком». Он часто выезжал за границу, все видел и понимал, и при этом всегда оставался настоящим патриотом своей Родины. За Страну он «рвал» всех. Всего, за карьеру, он провел 250 боев, 225 из них выиграл. В международных матчах проиграл только пять раз, причем в трех, самых важных для себя, как минимум не уступил.
В 1966 году Алексей закончил МВТУ и Николаев (уже ректор) предложил ему поступить в аспирантуру. Тема диссертации была: «Прочность паяных соединений в металлоконструкциях». Защитился Алексей в 1969 году. Привыкший делать все серьезно, Киселев стал одним из ведущих специалистов по пайке в стране, некоторые его разработки до сих пор широко применяются.
Позже, когда Алексей Иванович уже был заведующим кафедрой физвоспитания МВТУ, преподаватели различных кафедр частенько пеняли ему на студентов-спортсменов – мол, мученье с ними, плохо учатся, «хвостов» много, другое дело были вы, Алексей Иванович: все успевали, учились хорошо. Киселев удивлялся: как это не помнят, как сами отказывали ему в переэкзаменовке или переносе срока зачета, ставили тройки и двойки, вынуждая его пересдавать.
Алексей Иванович позже признал, что слишком часто гонял вес, причем «рабочий вес», ведь в нем никогда не было ни жиринки. И если перед Мехико в 1968 это было «необходимо в интересах команды (читай – страны)», то о сгонке в начале спортивной карьеры он жалел всегда. Говорил, что если бы его правильно «вели», он спокойно дошел бы до тяжелого веса. Жена Ирина вспоминала, что лучше всего он выглядел и чувствовал, когда весил 85 килограммов – «такой гладенький был, просто «машина». В 1959 году он мог перейти из категории до 71 кг в 75 кг, но тренер Островерхов отговорил, не разрешил, мотивировав это тем, что там выступал Шатков и поэтому шансов нет (Алексей Иванович говорил, что шанс победить олимпийского чемпиона Мельбурна тогда был). Другое дело – молодой Лагутин. Киселев, гоняя по 5-6 килограммов, остался в 71 кг, но в бою с Лагутиным, после впечатляющего раунда с небольшим, силы кончились и в результате – сильнейшее кровотечение из носа (по его словам, «кровь была по всему рингу») – чувствительное поражение. После этого он перешел во второй средний вес, но поезд на Олимпиаду 1960 года в Риме уже ушел. Он вообще очень прислушивался к своим тренерам. Ему говорили, что ноги толстоваты, и он «сушил» их, тренируясь в шерстяных рейтузах.
В 1964 году, перед самой Олимпиадой, ему предоставили выбор: выступить в Токио в «своей», полутяжелой категории, в которой он «отобрался», победив в решающим бою Позняка, или перейти в категорию до 75 кг, потому, что в олимпийских успехах Попенченко у руководства были большие сомнения. Киселев остался в полутяжелом весе, а Попенченко в Токио всем все доказал, став олимпийским чемпионом и лучшим боксером турнира.
С версией о том, что причины поражений в финалах Олимпиад были чисто политическими (больше трех золотых медалей нашим боксерам не дали бы), которая очень нравилась многим журналистам, сам Киселев был согласен только отчасти. Ведь в Мехико после него чемпионом в полутяжелом весе стал Позняк. Но, справедливости ради, надо заметить, что о том, что его соперник не выйдет на финальный бой из-за травмы, судьи наверняка знали заранее. Алексей Иванович считал, что в 64-том в финале зря полез с итальянцем Пинто «в драку», тем более с травмированной рукой. На контратаках, с дистанции того спокойно и убедительно красиво можно было переиграть. Но вот «нашло» и полез на обмен ударами. А в таком плотном бою, даже при небольшом твоем преимуществе, у судей всегда есть возможность «прихватить». В числе возможных методов – предупреждение на первой минуте – это на таком-то уровне!
Представьте себе состояние человека (боксера), стоящего в своем углу ринга и ждущего приглашения в центр для объявления победителя. Он умом понимает, что, несмотря на то, что бой он, хоть и не очень убедительно, но выиграл, победу ему вряд ли отдадут. У него на глазах главный судья раскладывает судейские записки – три в одну сторону, две в другую. Один из сидящих за столом показывает на него, стоящий сзади секундант прыгает от радости. В душе все начинает ликовать – последний бой в карьере, так долго он к этому шел. И в этот момент главный судья показывает на его соперника…
В 68-ом он сделал все что мог, опять минимум не проиграл и… опять остался без золотой медали. Он вспоминал, как, стоя на пьедестале, без радости смотрел на свою серебряную медаль – такая у него уже была – и не из-за нее он, максималист, столько вытерпел (достижение Алексея Ивановича – две серебряные олимпийские медали – вошло в книгу рекордов Гинесса).
Было время, когда и другим и себе он объяснял проигрыш в Мехико тем, что слишком много душевных и физических сил в период подготовки к Олимпиаде отдал работе над диссертацией. В сущности так оно и было. И все-таки его это оправдание мало утешало. Алексей считал, что для таких, как он вообще нет и не должно быть никаких оправданий и утешений, и имел мужество сказать себе: не стал олимпийским чемпионом лишь потому, что не сумел стать им.
Два серебряных финала навсегда занозой остались в его сердце.
Он ушел с ринга в тридцатилетнем возрасте с неутоленным честолюбием и с «жаждой боя в груди».
Свое интервью с Киселевым журналист Борис Смирнов начал словами песни Высоцкого «Бить человека по лицу я с детства не могу»… Алексей Иванович с женой Ириной как-то были в гостях у Вадима Туманова, тот позвонил Высоцкому, сказал, что у него в гостях боксер Киселев. Высоцкий обрадовался, ответил, что очень любил бокс, персонально болел за Алексея Ивановича, и что может быть тот помнит, что они когда-то вместе занимались в Спартаке. И Алексей вспомнил парня, который почти всегда приходил на тренировки с гитарой.
Многие, даже люди из мира бокса, почему-то считали, что Киселев не обладает «таким уж нокаутирующим ударом». А тот просто не мог, как это ни странно звучит, причинять другому боль. Естественно, он бил, причем сильно, особенно после того, как попадали ему, часто заканчивал свои бои досрочными победами (его «коронный» удар – слева по печени – наверное помнят многие), но всегда очень переживал из-за этого. Но даже нокаутируя, старался не перебарщивать с силой удара. Вот его воспоминания: «В 1967 году сборная Москвы по боксу выезжала в Западный Берлин. Я у своего противника Бекмана выиграл нокаутом, причем тяжелым – бой проходил очень жестко (хотя, признаюсь, силы были неравны) и в одной из атак соперника я удачно попал ему «вразрез», по подбородку. Рефери закрывает счет, а он все лежит, так и не поднимает голову… Искусственное дыхание прямо на ринге, носилки, суета – минут сорок он не приходил в сознание. Я был уже вроде и не рад своей победе, перепугался страшно… Потом мы встретились на банкете. Бекман пришел со своей женой, и я так неловко себя чувствовал… Бекман сказал, что обязательно примет участие в ответной встрече в Москве. Я тогда ответил, что в таком случае боксировать не буду. В начале 1968 года команда Западного Берлина прибыла в Москву, и я узнал, что Бекман действительно в ее составе. Как и обещал, я отказался участвовать в этом матче: мы дали возможность выступить молодым».
«Отдыхающему» Киселеву предложили вместе с телеведущим – Георгием Саркисьянцем - прокомментировать этот матч. Вот, что вспоминал сам Киселев: «Прозвучал гонг. На ринг вышла первая пара. Саркисьянц представил меня телезрителям, передал микрофон. А боксеры уже ведут бой. Что случилось со мной, до сих пор объяснить не могу: будто потерял дар речи. Бой мне понятен, знаю, что нужно сказать, а говорить не могу. А ведь я уже не новичок в выступлениях перед публикой – школьниками, студентами, перед любой аудиторией. А тут растерялся. Двух слов связать не могу. Саркисьянц показывает жестами, мол, начинай не волнуйся.
Мой комментарий выглядел примерно так: «Ну вот. Вот нанес правой. Вот хорошо. Вот, вот, вот…» Когда бой закончился, я что-то промямлил и сник окончательно. С другими парами было не лучше. Чувствовал себя отвратительно. Все-таки, когда выступал перед залом, видел лица, глаза слушателей, их реакцию на твои слова. А здесь не знал, к кому обращаюсь…
Но вот на ринг вышли боксеры тяжелой весовой категории… Ясно вижу, что если наш боксер удачно встретит соперника правой, то бой кончится досрочно. Высказываю это предположение в эфир. А тут как раз такая ситуация. Я мысленно на ринге, а в микрофон только простонал: «Ну…» И словно был услышан: наш спортсмен точно поймал противника на встречный удар – нокаут.
Дома спросил жену: «Ну как?» «Плохо. Это был не ты», - и сама очень расстроена. Ну совсем упал духом. Утром иду в институт, настроение прескверное. Кажется все узнают меня на улице, смотрят с сожалением. На кафедре встречают коллеги, говорят: «Слушай, молодец, здорово комментировал – все понятно так говорил. А наш тяжеловес Туркин будто тебя услышал!» То есть меня спасло совпадение. Настроение поднялось. Но все равно, знал, что могу комментировать лучше.
В дальнейшем вел репортажи, по отзывам, довольно успешно».
В 1969 году в «Советском спорте» вышла статья Евгения Вилькиса «Боксу повезло», где автор написал, что Алексею Киселеву удалось «так преподнести свои знания о боксе, что они стали достоянием других». На чемпионате страны 1969 года, проходившем в Саратове, Киселев впервые в практике спортивного комментирования стал приглашать на интервью спортсменов, только что закончивших свои бои.
Ему очень нравилось, как ведут свои репортажи Евгений, а позже, и Борис Майоровы, Николай Озеров…
Перед Олимпиадой в Мехико Киселева пригласил к себе председатель спорткомитета Павлов и предложил возглавить сборную. Алексей отказался, мотивировав это тем, что тогда создалась бы очень щекотливая ситуация: выиграли бы боксеры Олимпиаду – считали бы, что это заслуга Огуренкова, тогдашнего тренера сборной; проиграли – сказали бы, что вот, мол, пришел Киселев и успел все развалить. Алексей не скрывал своего недовольства направлением, в котором двигался советский бокс, считал, что успехи сборной слишком успокоили людей, которые были ответственны за его развитие, говорил о том, что из-за плохой работы с резервом, сборную в скором времени ждут, если не предпринять срочных мер, тяжелые времена. Павлов настаивал, и тогда Алексей согласился быть «играющим» главным тренером, при том, что, де-юре, главным останется Огуренков… Боксеры выступили успешно, и после Олимпиады Киселев стал «полноценным» главным тренером сборной.
Он был полон энтузиазма. В уме он уже мысленно пересчитывал золотые медали, которые сборная могла и должна была (!) завоевать в Мюнхене. Он торопил время. Он не понимал, как что-то можно делать вполсилы, не умел терпеть слабости других. Скидок он не делал ни на что и никому.
Предстояла встреча с американцами – первая из тех, которые потом стали традиционными (за успех Киселев ручался партбилетом). И он в достаточно резкой форме заявил герою Мехико Валериану Соколову, что исключит его из команды, если он не увеличит тренировочные нагрузки. Валериан обиделся, но подчинился. Потом, выиграв в Америке трудный бой, он поблагодарил главного тренера. Киселев поблагодарил в ответ, но трещинка в отношениях осталась. Киселев и потом считал, что во многом был прав, но понимал, что его нетерпимость вызывала естественный протест. С ним было трудно даже его близким. Он все видел, но ничего не мог с собой поделать. И это очень сильно давило и угнетало его.
Первый матч с американцами сборная СССР выиграла 6:5. Ответную встречу наши выиграли 9:2 уже без главного тренера. По дороге из Сухуми, где проходила подготовка к ней, в поезде, перед самой Москвой, с Киселевым случился инфаркт. Свой тридцать второй день рождения Алексей встретил на больничной койке. О результате встречи с американцами он узнал, слушая радиотрансляцию по приемнику, который тайком принесла ему в больницу жена Ирина.
После того, как он заново научился ходить, его отправили в дом отдыха в Баковку. Он сбежал оттуда через три дня. В сборной его встретили по-доброму. Но он по-прежнему оставался максималистом. Опять вспыхнули конфликты.
Через четыре месяца после инфаркта он пробегал на своем обычном пульсе по десять километров с ускорениями. Сердце работало нормально. Стоило же начать нервничать и приходилось глотать лекарства. В общем, ровно через два года после вступления в должность, Киселев по собственному желанию ушел с поста главного тренера. Ушел с обидой на всех и на все, и даже на бокс. Отгородился от него, телевизор выключал, когда соревнования передавали. Ректор МВТУ Николаев полгода «держал» для него место заведующего кафедрой физвоспитания, но Алексей, сытый по горло всем «околоспортивным», отказывался. В то время Алексей как-то встретил Валерия Попенченко, который пожаловался: «Когда выступал, всем нужен был, а теперь вот бумажки ношу». Киселев предложил ему возглавить кафедру. Познакомил с Николаевым. После того, как в феврале 1975 Валерий трагически погиб, Николаев настоял, чтобы Алексей все-таки «взял» кафедру. А до этого Киселев работал по специальности старшим научным сотрудником в Военно-воздушной академии им. Жуковского и убеждал себя, что все к лучшему, что наконец-то он нашел свое место в жизни…
...В 1976 году, после провала наших боксеров на монреальской Олимпиаде, Павлов предложил Алексею Ивановичу снова возглавить сборную. Киселев согласился, но с условием, что он останется на кафедре. Вопрос решался на самом высоком уровне, и Киселев стал первым главным тренером сборной, не стоящим на ставке в Госкомспорте. Ни в одном виде спорта никогда такого не было.
Принципам своим он не изменил, остался таким же принципиальным и жестким, только стал более мудрым и опытным. Все было подчинено главной цели – победе на олимпийских играх в Москве. Его всегда обвиняли в наличии любимчиков, непоследовательности, но для него главным всегда оставался результат. Будучи по натуре лидером, Киселев никогда не боялся брать ответственность на себя. Ошибки конечно были, но того, что сборная все время шла по восходящей, не мог отрицать никто. Например, на чемпионат мира в Белград, в тяжелом весе поехал не стабильный Горсков, а впервые ставший чемпионом страны Игорь Высоцкий. Но Высоцкий был единственным, кто мог выиграть у Стивенсона – до этого, он дважды и очень убедительно, побеждал его, а Горсков мог рассчитывать только на серебряную медаль… Высоцкий проиграл в первом же бою – настраивался он только на финал с великим кубинцем.
Павлов помнил, что, говоря в конце 60-х об ошибках, допущенных в развитии бокса в стране, Киселев во многом оказался прав. Поэтому в этот раз он оказывал главному тренеру полную поддержку во всем. Огромное внимание стало уделяться подготовке резерва.
Больше всего нареканий вызвало включение в олимпийскую команду молодого Акопкохяна, вместо чемпиона страны Галкина и чемпиона мира 1978 года Рачкова. И, как назло, Акопкохян проиграл в первом же бою. Причем, по признанию многих, в бою с кубинцем его засудили. Кстати, карьера этого боксера была долгой и успешной – он стал двукратным чемпионом мира, последний раз в составе сборной Армении в 1995 году.
Много вопросов вызывала кандидатура Шамиля Сабирова, а он стал в Москве олимпийским чемпионом.
В финалы боксерского турнира Олимпиады-80 пробились семь советских боксеров. Такого не было ни разу за всю историю нашего участия в играх. После полуфиналов к главному тренеру с поздравлениями не подошел разве что самый ленивый. Говорили, что независимо от исхода завтрашних финалов, «это ТАКОЙ успех!» Киселев отвечал – давайте все-таки подождем до завтра. А на следующий день впору было вспоминать его личные финалы 64 и 68 годов. Правда, в первом же бою Сабиров уверенно побеждает кубинца. А дальше… В третьих раундах (да когда такое было с хозяевами?) снимают выигрывавших свои бои «в одни ворота», Мирошниченко и Демьяненко (в обоих случаях рефери не прислушались к мнению врача), упускает, не справляясь с нервами, «железное» золото Конакбаев, проигрывают (справедливо) свои бои Кошкин и травмированный Савченко, в равном бою Заеву предпочитают великого Стивенсона. И все...
Выступление сборной вдруг признается провальным. Те, кто еще вчера подходили с поздравлениями, обрушиваются на главного тренера с критикой. Он «получил» за все: и за свою независимость и за принципиальность, и за уверенность во всем, что он делал (самоуверенность)… После Олимпиады он уже не главный тренер сборной. Но от бокса не отошел. В конце 80-х являлся членом Исполкома и главой тренерской комиссии ЕАБА – Европейской ассоциации любительского бокса, членом технической комиссии АИБА – Международной ассоциации любительского бокса. Был первым президентом Лиги профессионального бокса СССР.
У ректора Николаева давно зрела мысль о постройке для МВТУ спортивного комбината. После решения в 1974 году МОК о том, что Олимпийские игры 1980 года будут проведены в Москве, эта идея обрела реальные формы. Позже строительство всех «не олимпийских» объектов было прекращено, но Киселев предложил сделать будущий спорткомбинат базой для подготовки к Олимпиаде боксерской сборной, и к 1979 комплекс был построен. Никакой базой для боксеров он, естественно, не стал, но, наверное, это был тот случай, когда ложь была «во благо». Кстати, начинавший строиться вместе со спорткомплексом, новый корпус МВТУ им. Баумана (теперь – МГТУ), был достроен всего несколько лет назад.
Много сделал Алексей Иванович и в должности заведующего кафедрой физического воспитания МГТУ имени Баумана. Так он впервые в стране организовал учебный процесс кафедры по программе, отличной от министерской. Суть состояла в том, что учитывались интересы студентов – с первого курса они распределялись по видам спорта, а не по группам общефизической подготовки. Впоследствии этот опыт получил одобрение Минвуза СССР и был распространен по многим вузам страны.
С 1981 спорткомбинату по предложению Киселева решением Минвуза СССР разрешили работать на хозрасчете. Впервые в стране.
С 1981 по 1989 годы Алексей Иванович руководил выполнением фундаментальных работ по линии АН ССР. Он был одним из двух научных руководителей диссертационной работы летчика-космонавта СССР Светланы Савицкой. В лаборатории кафедры был создан уникальный прибор, позволяющий получать в условиях космического полета сверхчистые биологические вещества.
В 1995 году по инициативе профессора Киселева была введена новая организационная форма работы всех физкультурных, оздоровительных подразделений Университета – Физкультурно-оздоровительный центр во главе с деканом, которым по решению ректората был назначен Алексей Иванович.
В 1993 году Киселев стал первым президентом Российского студенческого спортивного союза (РССС), который, как и кафедру, возглавлял до последних дней своей жизни. С 1995 года являлся членом Исполкома Международной федерации университетского спорта (FISU).
Алексей Иванович – Заслуженный мастер спорта и Заслуженный тренер СССР, кандидат технических наук, профессор. Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1998), медалями «За трудовую доблесть» (1965) и «За трудовое отличие» (1968). В 1996 году в поселке Октябрьский Михайловского района Рязанской области открылась школа бокса, а в 2005, в Москве, – Центр развития студенческого бокса имени Киселева.
У Алексея Ивановича два сына и четыре внучки. Старший сын – Алексей – Заслуженный мастер спорта России, один из сильнейших мини-футболистов страны, ныне директор Центра развития студенческого бокса; младший – Дмитрий – Заслуженный тренер России по бейсболу, член одной из комиссий FISU, сотрудник РССС.
Алексей Иванович умер в июне 2005 на руках у своего «ангела», своей жены... На его могиле – табличка: «Профессор Киселев А.И.»... Он сам так хотел...
Материал предоставлен Современному музею спорта
Дмитрием Алексеевичем Киселёвым
